традиция вырисовывается какая-то Daka-El, издеваюсь над твоими замечательными гифами, как могу
можно, как всегда, закидывать помидорами, не тапками! тапками больно а помидорами, смыл и дальше пошел
- То, что я вложил в эту чертову грантовую программу уйму денег, не значит, что я обязан брать на себя обязанности курицы-наседки для неопытных организаторов. И слушать не желаю, Мардж, разбирайся с ними сама, мне некогда. - Майкл отключил телефон, и дал знак Тревису поторопиться, шофер кивнул и нажал на газ, увеличивая скорость, сворачивая на среднюю линию дорогу.
Если он опоздает на девятую...или десятую...все-таки девятую годовщину свадьбы, Лиз его не простит. Впрочем, как всегда. Подарок он ей оставил еще утром.
- Подарок?! Это ты называешь подарком? - Лиз размахивала пластиковым прямоугольником, что выглядело несколько комично. - Это по-твоему достойный подарок на десятую годовщину, Майкл?
Досадно, десятая годовщина, как время-то летит. Казалось, еще вчера они переехали в эту квартиру, он делал первые шаги на посту финансового директора, Лиз с удовольствием обустраивала семейное гнездышко, приглашала соседей, и не разрешала снимать галстук даже в неформальных посиделках, по их квартире шныряли дети соседей, а один из них вечно обнаруживался в спальне, дрыхнувшем без задних ног на их кровати. Его приходилось долго расталкивать, следить чтобы он спросонья не здоровался с дверными косяками, держать за локоть, и отдавать в руки матери, Люси МакЭвой, мило краснеющей и извиняющейся каждый раз за сына. Роберт МакЭвой кашлял в бокал с виски, рассказывал бородатый анекдот, крепко пожимал руку, и подмигивая, шептал "Ох, эти женщины!", обнимал сына, Джеймса, за плечи и громко прощаясь, уводил семейство домой. МакЭвои переехали в Глазго. "Чтобы под старость лет, Майкл, познакомить Люси с родиной ее мужа, истинного сына Шотландии! И не надо, Люси, дорогая, закатывать глаза! То, что я вырос в Бруклине не имеет никакого значения!"
- Я подумал, что так будет удобнее прежде всего для тебя, милая.
- Дело не в чертовой банковской карте, Майкл, а во внимании! Мне не нужны откупные от моей назойливости, мне необходимо хоть чуточку внимания.
- У меня нет времени, Лиз, - Майкл запнулся, закрыл глаза от собственной глупости, - Прости.
- Вот об этом я и говорю, Майк. - Элизабет потянулась за салфетками, вытерла опухшие от слез глаза.
Майкл обнял жену, нежно поцеловал в макушку.
- Ты очень давно не говорил мне, что любишь меня.
Майкл, перестал гладить Лиз по спине, вздохнул.
- Ну конечно, я люблю тебя.
Лиз подняла голову.
- Ну вот опять одно и то же "ну конечно".
Майкл закатил глаза и отошел к бару, не спеша выбрал вино, достал два бокала.
- Квентин совершенно не умеет выбирать вина. Фаустино дель Риоха, - Майкл поцокал языком, налил в бокалы и протянул один жене. - Испанское, ты его любишь.
- Зато ты не в восторге. - Лиз взяла бокал, не отрывая напряженного взгляда от мужа, - Посмотри мне в глаза и скажи правду, Майк. У тебя есть любовница?
Фассбендер расхохотался.
- Лиз, милая, даже если бы я хотел завести любовницу, поверь, сил бы на нее не хватало. Я бы лежал бревном, и портил ей все настроение.
- Прекрати паясничать! С тобой никогда нельзя было поговорить по-человечески! Ты когда-нибудь воспринимал меня серьезно?
Фассбендер отставил бокал с вином, подошел к жене, поцеловал и заверил, что нет у него никакой любовницы.
- Сделаю вид, что поверила, -Лиз не позволила обнять себя, заставив идти в душ и вести ее в ресторан. Майкл хмыкнул, стягивая галстук.
- Я часто вспоминаю наших бывших соседей, МакЭвоев, - Лиз лежала у Майкла на плече, теребила пуговицу на рубашке, зевнула, и невнятно продолжила.
- Что? - Майкл рассмеялся и щелкнул жену по носу.
- Ну, Майк! Я говорю, у них были милые дети. Помнишь Джеймса? Он все время засыпал на нашей постели, и вечно на твоей половине кровати. Сколько ему было тогда?
- Вроде пятнадцать, не помню, - Майкл потер подбородок, вспоминая красивую улыбку и вечный румянец на щеках мальчика.
- Он был очень милым ребенком, не таким, как все современные подростки, и жутко тебя стеснялся!
- Что не мешало ему каждый день торчать в нашем доме и смешивать в одном стакане все спиртное в баре, чтобы потом сверкать пьяной улыбкой первые полчаса, а следующие пару-тройку обниматься с унитазом.
- Какой ты зануда!
- Ты отдала ему мою коллекцию ониксовых котов.
- Зануда! Ты про них забыл, а он дарил тебе новых котов на каждый праздник, где только находил их? Мне всегда было интересно. Ты с гордым видом кивал, уходил пить виски с Робертом, и новый кот принимался бы пылиться на полке, если бы Джеймс за ними не ухаживал.
Майкл поморщился.
- Убедила. Ложимся спать?
- Ты не умеешь проигрывать, Фассбендер. - Элизабет чмокнула его в щеку, и встала. - Кстати, он вроде собирался поступать в Колумбийский университет, разве нет? На факультет журналистики, если не ошибаюсь. Уезжать в Шотландию он не хотел.
- Не интересовался. К тому же там очень жесткий отбор. Сомневаюсь, что он поступил.
- Ты злой.
- Говорю, как есть. Одного обаяния и красивых голубых глазок мало.
- Спокойной ночи, Майкл!
- Спокойной, милая.
На самом деле, единственное, что есть красивого в Нью-Йорке - Центральный Парк. С Майклом согласятся все, ну кроме владельцев пент-хаузов и садов на крышах небоскребов. Хотя и они кривят душой, Фассбендер был уверен. Нет ничего лучше тишины и эха шагов по гравийной
дорожке у пруда. Всполохи городских звуков и воя сирены лишь иногда залетали в эту часть, не мешая уединению.
Майкл любил пару раз в неделю отпускать шофера и пройтись по парку, вдыхая пряный осенний воздух, или морозный зимний, по-весеннему свежий и удушающе влажный летом. Он не спеша выходил из парка, заходил в ближайшую кондитерскую, садился в такси и выходил через два квартала, поднимался по лестнице пятиэтажного дома, на четвертый, и стучал в дверь.
Врать легко, если знать почему это делаешь. Рефлексии обходят стороной, когда ложь во спасение.
Он не врал своей жене об отсутствии любовницы. У него не ее было. У него был Джеймс.
Он открывал дверь и впускал Майкла домой, обнимал его, подолгу не выпуская из объятий, не давая расцепить их и Майклу, затем помогал снять пальто, развязывал шарф и аккуратно вешал. Все это время широкая улыбка не сходила с его лица. Он шел за ним в ванную комнату, наблюдая как Майкл моет руки, обмакивает лицо полотенцем, затем вел на кухню ужинать, не задавая лишних вопросов о том, голоден ли тот.
Майкл каждый раз подходил к подоконнику, на котором с удобством расположилась ониксовая коллекция, брал в руки статуэтки особо любимых котов, не уставая восторгаться изящестовм плавных линий фигурки. Джеймс подходил сзади, и хитро прищуриваясь, отбирал фигурку, и вкладывал в ладонь новую статуэтку, которую безошибочно выбирал из "кучи". Майкл каждый раз удивлялся, не замечая "новеньких" в коллекции, и потом весь вечер не выпускал фигурку из рук, слушая рассказ Джеймса о находке очередного кота. Практически все фигурки были из черного оникса - Майкл особенно любил это камень и Джеймсу доставляло немалое удовольствие пополнять коллекцию котами именно из него.
Майкл зарывался пальцами в каштановую шевелюру, целовал и прикусывал трогательно-розовеющее ухо, слушая смешки разомлевшего, засыпающего Джеймса. Он гладил влажное плечо, шептал, как скучает по нему, как гордится им. Джеймс засыпал, быстро и безмятежно, как засыпал только с ним - Майкл знал, что его часто мучает бессонница. Сам он долго не мог уснуть, слушал дыхание парня, разглядывал едва различимый, висящий в рамке на стене, диплом Колумбийского университета. Джеймс третий год трудился в модном глянцевом издании, последние полгода - помощником главного редактора.
Их...отношения длятся уже семь лет, с тех пор как Джеймсу исполнилось восемнадцать, "начать" их в макэвоевские семнадцать Майкл категорически не позволял. "Ты меня прямо как девчонку берег", Джеймс поначалу смешливо фыркал, а потом поутих и стал еще внимательнее к Майклу. Он ни разу не намекал на обидное положение любовника, не пытался навязать разговоры о разводе с Лиз, и только собственнические взгляды, которые он бросал на Майкла, говорили о том, что он считал Фассбендера безраздельно своим. Он просто не считал его жену соперницей. В сердце Майкла было место только для одного.
- Иногда я боюсь, что однажды ты не откроешь мне дверь, оставишь за порогом своей жизни.
- А мне страшно, что в следующий раз ты не придешь и не постучишься в дверь, оставив меня одного.